равновесие, сказал Гренгуар.

        -- А как вы зарабатываете на жизнь?

        --  Время  от  времени  я  еще сочиняю  эпопеи  и  трагедии,  но  всего прибыльнее  мое  ремесло,  которое  вам известно,  учитель: я  ношу в  зубах пирамиды из стульев.

        -- Грубое ремесло для философа.

        -- В нем опять-таки все построено  на равновесии,  --  сказал Гренгуар. Когда человеком владеет одна мысль, он находит ее во всем.

        -- Мне это знакомо, -- молвил архидьякон.

        Помолчав немного, он продолжал:

        -- Тем не менее у вас довольно жалкий вид.

        -- Жалкий -- да, но не несчастный!

        В эту  минуту послышался  звонкий цокот  копыт.  Собеседники увидели  в конце  улицы королевских  стрелков  с  офицером  во  главе,  проскакавших  с поднятыми вверх пиками.

        -- Что вы так  пристально глядите на этого офицера? -- спросил Гренгуар архидьякона.

        -- Мне кажется, я его знаю.

        -- А как его зовут?

        -- По-моему, его зовут Феб де Шатопер, -- ответил архидьякон.

        -- Феб!  Редкое имя! Есть еще  другой Феб, граф де Фуа.  Я  знавал одну девушку, которая клялась всегда именем Феба.

        -- Пойдемте, -- сказал священник. -- Мне надо вам кое-что сказать.

        Со  времени появления  отряда в  священнике,  под его  маской  ледяного спокойствия,  стало  ощущаться    волнение.    Он  двинулся  вперед.  Гренгуар последовал за ним по привычке повиноваться ему; впрочем, все, кто приходил в соприкосновение с  этим властным человеком, подчинялись  его воле. Они молча дошли до улицы Бернардинцев, довольно пустынной. Тут отец Клод остановился.

        -- Что вы хотели мне сказать, учитель? -- спросил Гренгуар.

        -- Вы не находите, --  раздумчиво заговорил  архидьякон, --  что одежда всадников, которых мы только что видели, гораздо красивее и вашей и моей?

        Гренгуар отрицательно покачал головой.

        -- Ей-богу, я предпочитаю мой желто-красный кафтан этой чешуе из железа и стали! Нечего  сказать, удовольствие  --  производить на ходу  такой  шум, словно скобяные ряды во время землетрясения!

        -- И вы, Гренгуар, никогда не завидовали этим красавчикам в доспехах?

        --  Завидовать!  Но  чему  же,  ваше    высокопреподобие?  Их  силе,  их вооружению,  их  дисциплине?  Философия    и  независимость  в  рубище  стоят большего. Я предпочитаю быть головкой мухи, чем хвостом льва!

        -- Странно!  -- все  так же задумчиво промолвил священник. -- А все  же нарядный мундир -- очень красивая вещь.

        Гренгуар, видя,  что архидьякон задумался, пошел  полюбоваться порталом одного из соседних домов. Вернувшись, он всплеснул руками:

        -- Если бы вы не  были так поглощены красивыми  мундирами военных, ваше высокопреподобие, то я попросил бы  вас пойти взглянуть на эту дверь, сказал он. -- Я всегда утверждал,  что  лучше входной двери дома  сэра  Обри нет на всем свете.

        --  Пьер  Гренгуар!  Куда  вы  девали  цыганочку-плясунью?  --  спросил архидьякон.

        -- Эсмеральду? Как вы круто меняете тему беседы!

        -- Кажется, она была вашей женой?

        --  Да, нас  повенчали разбитой  кружкой  на  четыре  года. Кстати,  -- добавил  Гренгуар,  не без  лукавства  глядя на архидьякона, --  вы все  еще помните о ней?

        -- А вы о ней больше не думаете?

        -- Изредка.  У меня так много дел!..  А  какая  хорошенькая была у  нее козочка!

        -- Кажется, цыганка спасла вам жизнь?

        -- Да, черт возьми, это правда!

        -- Что же с ней сталось? Что вы с ней сделали?

        -- Право, не знаю. Кажется, ее повесили.

        -- Вы думаете?

        -- Уверен. Когда я увидел, что дело пахнет виселицей, я вышел из игры.

        -- И это все, что вы знаете?

        --  Постойте!  Мне  говорили,  что  она  укрылась  в  Соборе  Парижской Богоматери и что там она в безопасности. Я очень этому рад, но до сих пор не могу узнать, спаслась ли козочка. Вот все, что я знаю.

        -- Я сообщу вам  больше! -- воскликнул Клод, и его голос,  до  сей поры тихий,    неторопливый,  почти    глухой,  вдруг    сделался  громким.  --  Она действительно нашла убежище в Соборе Богоматери, но через три дня правосудие заберет  ее оттуда,  и  она будет  повешена  на  Гревской площади. Уже  есть постановление судебной палаты.

        -- Досадно! -- сказал Гренгуар.

        В мгновение ока к священнику вернулось его холодное спокойствие.

        -- А  какому дьяволу, --  заговорил  поэт,  -- вздумалось добиваться ее вторичного ареста? Разве нельзя было оставить в покое  суд? Кому какой ущерб от того,  что несчастная девушка  приютилась  под  арками Собора Богоматери, рядом с гнездами ласточек?

        -- Есть на свете такие демоны, -- ответил архидьякон.

        -- Дело скверное, -- заметил Гренгуар.

        Архидьякон, помолчав, спросил:

        -- Итак, она спасла вам жизнь?

        --  Да, у моих друзей-бродяг. Еще немножко, и меня бы повесили.  Теперь они жалели бы об этом.

        -- Вы не желаете ей помочь?

        -- Я бы  с  удовольствием  ей  помог, отец Клод.  А  вдруг я впутаюсь в скверную историю?

        -- Что за важность!

        -- Как что за важность?! Хорошо  вам  так рассуждать, учитель,